Проклятье музыканта - Страница 69

– Позвони ему сам, иначе до утра не успокоишься.

– Уже звонил. Телефон отключен, видимо, нет там связи.

– Рауль, ложись. Он может перезвонить и утром. Ты что, так и будешь бродить по номеру?

– Да, ты права, – рассеянно отозвался он, останавливаясь напротив окна и обнимая себя руками. Похоже, ответил машинально, не расслышав, что я ему сказала.

Анна… Еще кое-что произошло. Думал, не говорить сейчас, но все равно узнаешь.

– Что такое?

– Гитара пропала. Та, которую вы с Лаурой подарили, – сказал он, развернувшись ко мне. – Она оставалась в гримерке, когда нас позвал на помощь Хосе Мануэль. Понятно, что за всеми этими событиями я просто о ней забыл. На сцену обычно выхожу без гитары. Хватился уже после концерта – и не нашел.

– И слава богу! – вырвалось у меня.

Рауль удивленно вскинул бровь.

– Я рада, что ты ее… потерял, – сказала я, чувствуя невероятное облегчение. – Знаю, что она тебе очень нравилась, но мне – нет.

– Да, ты об этом говорила, – поспешно сказал он, припоминая наш давний разговор.

– Нехорошая это вещь, Рауль. Вещь, которая приносит не удачу, а несчастья. И если она пропала, значит, так и надо. Не стоит о ней жалеть, напротив, порадуйся. А мы тебе купим новую.

Он не успел мне ответить, потому что в этот момент у него зазвонил телефон.

– Да? – проговорил Рауль в трубку с такой поспешностью, что без слов стало ясно, кто звонил – Хосе Мануэль.

Нет, мы еще не спим. Жду твоего звонка. Как Чави?

По мере того как он слушал, его лицо расслаблялось, будто сообщали ему хорошие новости:

– Понятно. Да… Рад. Его отпустят утром? Ясно… Хорошо. Да.

Рауль положил телефон на стол и сказал:

– Чави чувствует себя хорошо. Хосе Мануэлю стали известны результаты анализов, и в крови не обнаружили никаких следов наркотиков.

Я с облегчением перевела дух и улыбнулась.

– Чави тоже клянется и божится, что не принимал ничего запрещенного. Но совершенно не помнит о том, что случилось в гримерке. Его сейчас оставили в госпитале, чтобы сделать еще анализы: так и не известно, что спровоцировало приступ. Усталость ли или какое-нибудь заболевание.

– Я очень надеюсь, что не окажется ничего серьезного…

– Я тоже. Он меня тревожит. Если это не наркотики, то что же? Нет, я, конечно, очень рад, что причиной приступа послужила не передозировка, но боюсь, как бы это не оказалось проявлением какой-нибудь серьезной болезни. Ты же видела, как ему стало плохо!

– Видела. И, можно сказать, ты спас ему жизнь.

Рауль лишь махнул рукой. Хотел что-то добавить, но будто передумал в последний момент.

– Давай спать, – сказал он. – День был очень сложный.

Я сняла шерстяной жакет, в котором была днем и который надела сейчас, потому что замерзла. В кармане что-то зашуршало, я опустила в него руку и вытащила скомканную бумажку, которую подобрала в гримерке. Развернув ее, я увидела, что это чек. Чек, который выписали в магазине музыкальных инструментов и который пропал из нашего дома вместе с обрывком фотографии. Я сжала бумагу в кулаке, чувствуя, что по спине прошел неприятный холодок. Значит ли это, что человек, побывавший в нашем доме, побывал сегодня в гримерке перед тем, как Чави стало плохо?

Я могла подозревать лишь одного человека. Того, который категорически отрицал, что забрался в нашу квартиру, но который уже врал мне раньше.

XI

В Галисию, город Ла Корунья, мы приехали с опозданием почти на сутки. К счастью, график был рассчитан так, чтобы без помех проделать такой долгий путь. Как будто в воду глядели. Опоздание никак не отразилось на подготовке к концерту, разве что съело свободное время, которое музыканты рассчитывали использовать в личных целях. Дорога прошла без эксцессов, большая часть пути пришлась на ночь, поэтому почти все эти часы мы провели во сне. Чави чувствовал себя хорошо, но был явно не в настроении. В микроавтобусе сел отдельно от всех, возле перегородки, отделяющей салон от багажного отделения, в которое со всеми предосторожностями были погружены инструменты. На встревоженные вопросы своих коллег отвечал с неохотой. А когда с ним заговорил Рауль, вообще буркнул что-то невежливое, так что Рауль, не ожидавший такой реакции, растерялся. Но оставил друга в покое, решив, что Чави расстроен пропущенным концертом и задержкой по его вине. Мне же подумалось, что между Чави и Раулем возникло напряжение по другой причине. А вернее, причинам: Чави не мог простить Раулю розыгрыша и вдобавок ревновал к нему Эстер. Актриса не поехала с нами, но по обрывкам разговоров я поняла, что она может прилететь. Услышав это, я постаралась проглотить раздражение: кто угодно бы подумал, что она увлечена творчеством группы, я же не обманывала себя. Эстер была увлечена моим мужем, и ревность Чави была тому подтверждением.

Мы приехали к отелю утром. Концерт должен был состояться вечером, проверка звука осуществлялась за четыре часа до выступления, поэтому утро оказалось в нашем распоряжении. Кто-то отправился прямиком в номер отдыхать, мы же с Раулем решили использовать это время для прогулки.

Не глядя в карту, не боясь заблудиться, совершенно не зная города, мы бродили по узким и широким тротуарам, ежась от влажного тумана и пронизывающего ветра, дующего с океана. Хотя мы никогда здесь раньше не бывали, тем не менее ходили с ощущением, что вернулись в знакомое место. Мы начали наш путь из отеля, окнами выходящего на порт, обогнули по узкому тротуару монолитную стену старой крепости и улицами вышли на площадь перед Дворцом Генеральной Капитании и зданием Муниципалитета, где позавтракали в одном из кафе. Ощущение, будто мы сейчас находимся в отпуске, захлестывало обоих, счастье отражалось в улыбках, с которыми мы молча переглядывались, сияло в говорящих взглядах, сочилось в тепле наших плотно сомкнутых ладоней. Мы целовались на каждом углу, не стесняясь прохожих, счастливые, беззаботные, влюбленные. Ла Корунья, этот город с запахом моря, заблудившимся в дальних улочках, с застекленными балконами, выходящими на океан, с его ветрами и туманами, тревожным криком чаек, стал для нас нашим персональным Парижем – городом влюбленных.